любит, только это и имеет значение. У нее прекрасный дом, и они ждут ребенка. Неважно, откуда этот ребенок появится, это будет их ребенок, и они будут его любить. Ничто на вечеринке не сможет этого изменить, даже Грета.

В пятницу Элинор проигнорировала индейку, которая еще оставалась в холодильнике, и нажарила себе оладий. Когда она уже поливала оладьи на тарелке теплым сиропом, в заднюю дверь внезапно постучали. В окно заглядывал Берни. Элинор не надевала накладку на живот, так что она повернулась к окну спиной и побыстрее вышла из кухни, надеясь, что через просвечивающие занавески он не разглядит ее плоский живот. Возвращаясь, чтобы впустить его, она напомнила себе, что надо переваливаться с ноги на ногу.

– Берни! Я тебя сегодня не ждала, – сказала Элинор слишком радостно и увидела, что он покраснел от такого внимания.

– Извините, если помешал. Только что привезли доски для полок, и я хотел проверить, подходят ли они, пока грузовик моего друга все еще у меня.

– Заходи, на улице холодно. – Она закрыла за ним дверь. – Я как раз завтракала. Хочешь оладий?

Он посмотрел на нее с изумлением. За последние несколько недель они подружились и часто разговаривали о музыке, его детстве на Гренаде, ее работе в библиотеке, но есть вместе – это было слишком фамильярно.

Элинор прикусила нижнюю губу, понимая, что от одиночества сказала лишнее.

– Нет, мэм, я только что поел. Если вы не против, я просто отнесу доски из грузовика наверх.

Элинор ушла, чтобы ему не мешать, и вернулась в кухню к своему завтраку. Берни что‐то мурлыкал себе под нос, ходя вверх-вниз по лестнице, и ее это успокаивало. Доев оладьи и вымыв посуду, она не удержалась и поднялась наверх.

– Ничего, если я тут посижу? – Она показала на кресло-качалку, которое привезли несколько дней назад.

Берни закатал рукава, открывая мускулистые коричневые руки, и Элинор в очередной раз задумалась о его семье. Где он живет? Есть ли у него жена и дети, или он одинок?

– Если ваш муж не против, – сказал он, потом добавил через плечо: – Тут же испарения и все такое от краски.

– Она уже высохла.

– Да, но запах остался.

– Со мной все будет в порядке. Мой муж уехал в Нью-Йорк на вечеринку по случаю помолвки его брата, а я по состоянию здоровья не смогла поехать.

– Вы в одиночку провели День благодарения? – Берни подошел к окну и открыл его, впуская свежий воздух.

– Все мои родные в Огайо. Но я не так уж плохо провела время, – добавила она. – А ты как?

– Мы этот праздник не отмечаем. Я просто встретился с друзьями, и мы играли в крикет.

– А индейку с овощами вы ели? – произнесла Элинор с улыбкой.

– Не. Курицу, рис и горох. И немного авокадо.

– Авокадо?

– Вы его раньше не ели?

– Нет.

– Надо это исправить, – сказал Берни, рассмеявшись своим мелодичным смехом.

Время шло незаметно, и у них установился собственный ритм. Берни пел свои песни, а Элинор подавала ему винты, гвозди и молоток, когда он просил. К раннему вечеру он установил все полки и почти собрал кроватку.

Берни стал собираться, по очереди унося свое снаряжение в грузовик, и Элинор тоже пошла вниз. Она как раз думала, как провести вечер, но тут Берни вернулся в дом, держа что‐то в руке.

– Вот это авокадо, мэм. – Он протянул ей темно-зеленый овальный плод. – Его нужно просто разрезать пополам, вынуть середину и размять с капелькой соли.

– Это овощ или фрукт?

– Фрукт. Моя мама всегда говорила: «В день по авокадо съедать – век болезней не видать».

– Моя бы сказала то же самое про яблоко. – Элинор поднесла странный плод к носу. – Ну, раз ты его принес, настаиваю, чтобы перед уходом ты поел его вместе со мной.

Она пошла к ящику и достала нож, ложку и доску.

– Как его едят, с крекерами?

– Можно, да. Или с овощами, например морковкой или перцем. – Берни был высокий и заполнял собой все пространство.

Элинор достала из холодильника свеженарезанную морковку.

– Мама как раз сказала, что мне надо есть больше овощей.

Берни взял ложку и выложил немного авокадо им на тарелки. Они встали у кухонного стола и принялись макать в авокадо морковные палочки. Оно оказалось мягким и гораздо более вкусным, чем Элинор предполагала.

– А хорошо.

– Я же говорил, – отозвался Берни, жуя.

– Так у тебя здесь есть родня? – невинно спросила она.

– Что‐то в таком духе, – уклончиво ответил он, и Элинор оставалось только гадать. Сестра, брат, жена?

Тут задняя дверь скрипнула и вошел Уильям, неся дорожную сумку. Берни отошел от кухонного стола, а Уильям перевел взгляд с Элинор на него.

– Милый, ты рано, – сказала Элинор. – Я думала, ты собирался приехать в субботу.

– Добрый вечер, мистер Прайд, – Берни кивнул Уильяму и отнес свою тарелку к раковине. – Ладно, мне пора.

– Спасибо за авокадо, – крикнула Элинор ему вслед. В открытую дверь ворвался порыв ветра.

Уильям поставил на пол сумку и закрыл дверь. Потом он повернулся к Элинор.

– Что это было?

– Ты про что? – Элинор откусила еще морковки с авокадо.

– Ты тут ела с этим…

– Берни. Его зовут Берни, и он просто угостил меня авокадо.

– И больше вы ничем не занимались?

– Ты серьезно? – Элинор подняла на мужа взгляд, и когда поняла, что он не шутит, ее накрыло волной гнева. – Ты явился меня обвинять, когда сам ездил в Нью-Йорк заниматься бог знает чем?

– Я был на вечеринке в честь помолвки брата.

– С Гретой! – воскликнула она, не удержавшись.

– При чем тут Грета?

– Да ладно тебе! Я знаю, что она от тебя без ума, твоя мать не дает мне об этом забыть. Наверняка она весь выходной от тебя не отходила, радовалась, что ты оставил беременную женушку дома.

– Мне, в отличие от тебя, нечего скрывать, – сказал он холодно, и Элинор прекрасно поняла, что он имеет в виду.

– Я просто проявляла вежливость, – процедила она сквозь сжатые зубы.

– Есть с ним вместе в кухне, будто вы старые друзья, – это не просто вежливость, особенно когда я в отъезде. Ему не следовало здесь находиться.

– Ревность тебе не к лицу.

– А тебе – нечестность, – сказал он, подхватил сумку и пошел наверх. – Тебе следовало бы думать о таких вещах.

Элинор было абсолютно ясно, что они разговаривают не просто об авокадо. Она отодвинула тарелку и догнала его в коридоре наверху.

– Ты когда‐нибудь проводил в одиночестве большой праздник, Уильям?

– Ты знала, во что мы ввязываемся, когда мы на